Южная готика: пять книг о невинности

Южная готика: пять книг о невинности


Американский юг — звук не пустой, даже для русского читателя. Спасибо Марку Твену, «Унесенным ветром», Фолкнеру в университетах и современным сериалам. Когда мы конструируем свой собственный южный миф, мы вспоминаем юг сельскохозяйственный и юг увядающей аристократии, проигранную войну, сегрегацию и массовое метамфетаминовое производство. То, как Том Сойер и Бекки Тэтчер убегают сквозь лабиринты пещер от Индейца Джо, и то, как Гек Фин где ни попадя произносит слово «ниггер». Акцент, с которым не берут в ведущие новостей, и Мэтью Макконахи в роли Раста Коула с красивыми руками.

True Detective оказался первым сериалом нашего времени, потребовавшим настолько плотной литературно-философской подготовки. Фанаты взялись публиковать списки книг, в которых помимо «Желтого короля», Лиготти и Чорана мелькает Флэннери О’Коннор и Кормак Маккарти как авторы, передавшие самую суть южного мироощущения.

true detective screenshot

Кадр из True Detective (2014)

Несмотря на кажущуюся свежесть, возникновение и развитие южной готики — история долгая. Опуская заслуги Эдгара Алана По, Амброза Бирса и Марка Твена, можно сказать, что особый интерес к южной теме вернул Фолкнер в двадцатые годы. За ним десятилетия спустя потянулись такие писатели как Теннесси Уильямс, Флэннери О’Коннор, Трумен Капоте, Карсон Маккалерс, Харпер Ли — обладатели ярких бигендерных имен, выходцы Алабамы, Джорджии, Теннесси, Миссисиппи, Луизианы.

Что приятно, больших достижений в этом жанре добились женщины. Для современников и последующих поколений писателей они стали новым ориентиром возможностей женщин в литературе. Например, Элис Манро в одном из интервью вспоминает:

 

alice munro small

Первыми писателями, которые действительно меня тронули, были писатели Американского Юга: они показали мне, что можно писать о маленьких городах, сельских жителях и о той жизни, которую я очень хорошо знала. Но самое интересное — хотя тогда я и не осозновала этого — в том, что среди них я больше всего любила писателей-женщин. Мне не очень-то нравился Фолкнер. Я любила Юдору Уэлти, Флэннери О’Коннор, Кэтрин Энн Портер, Карсон Маккалерс. Было ощущение, что женщины могут писать о фриках, о маргиналах.

Действительно, южная готика вытаскивает на поверхность маргинальное. Ее персонажи — эксцентричные, не приспособленные к жизни люди, с неопределенными гендерными ролями, деформированные телом и душой. Они ежедневно сталкиваются с бедностью, отчужденностью, расизмом, преступностью, жестокостью — порой в совершенно гротескных обстоятельствах. Негритянки, прислуживающие «благородным белым спасителям», носят имена римских матрон и иудейских принцесс. Простой люд не находит лучшего занятия, чем судить о том, что такое хорошо и что такое плохо. Дети, ни разу не видевшие снега, только и мечтают о нем.

Одна из важных тем южной готики — невинность, поэтому среди персонажей этих книг так часто встречаются дети и подростки. Но, как мы помним, это жанр больших перегибов и потерь, в котором непорочность редко выдерживает столкновение с несправедливостью. Оставив в стороне самый радикальный пример Бенджи из «Шума и ярости», составим список книг о том, как невинные испытывают сами себя и как мир испытывает их.

Трумен Капоте «Другие голоса, другие комнаты» (Other Voices Other Rooms)

 

capote other voices 500

В 1948 году фотография на суперобложке этой книги вызвала больше пересудов, чем сам роман, благодаря чему Капоте стремительно вырос из подающих надежды писателей в публичную фигуру кинозвездного масштаба. На фотографии ему двадцать четыре, но внешне он похож на тринадцатилетнего Джоуэла Нокса — главного героя «Других голосов» — изнеженного, манерного, податливого, умеющего поладить с любым взрослым. Впрочем, вполне в оппортунистических целях.

other-voices-other-rooms

Молодой Капоте на задней обложке первого издания, Гарольд Гальма, 1947

После того, как Джоуэл потерял мать, его отправляют в Луизиану к отцу, которого он прежде не видел. До встречи с отцом ему придется пройти полосу препятствий из припадочных взрослых: мачехи Эми на грани нервного срыва, экстравагантного бисексуального дяди Рудольфа и негритянки Зу, пострадавшей от домашнего насилия. Отец тоже в итоге окажется не отцом, а большим разочарованием. Его единственным другом и сообщником становится Айдабелл, девочка с мальчишескими повадками. Для таких девочек в английском языке есть удачное слово tomboy, и без них южная готика потеряла бы многое. Прототипом этой героини стала Харпер Ли, дружившая с Капоте в детстве, — факт совершенно захватывающий, если вы тоже относитесь к писателям, как к селебрити. У Капоте она получилась еще большей бунтаркой, чем Скаут из «Убить пересмешника». Очень точную характеристику ей дает сам Джоуэл — «gut-mean», что-то вроде «гадкая нутром». (В переводе Голышева «злая и гадкая».)

— Можем поехать в Калифорнию, будем виноград собирать, — предложил он. — На Западе можно жениться с двенадцати лет.
— Я не хочу жениться, — сказала она, краснея. — Кто это сказал, что я хочу жениться? Ты вот что, пацан: или ты веди себя прилично, веди себя, как будто мы братья, или пошел на фиг. И девчоночьим делом — виноград собирать — мы заниматься не будем. Я думала, мы во флот запишемся; а можно Генри научить всяким штукам и поступить в цирк.

“I don’t want to get married,” said Idabel, coloring. “Who the hell said I wanted to get married? Now you listen, boy: you behave decent, you behave like we’re brothers, or don’t you behave at all. Anyway, we don’t want to do no sissy thing like pick grapes. I thought maybe we could join the navy; else we could teach Henry tricks and get in the circus.”

«Другие голоса, другие комнаты», как всякий первый для писателя роман, — текст очень личный. Но традиционного романа воспитания не получилось: Капоте с его образом жизни не мог обойтись без пары пинков в сторону конвенциональной морали. С одной стороны, здешние сюжеты — это классика романа воспитания в южноготических интерьерах. Про побег из дома, посещение передвижного цирка, назидательное путешествие, обернувшееся полным провалом, болезнь и выздоровление для новой жизни. Но по-настоящему прорывным роман делает то, как внимательно Капоте исследует квир-идентичность каждого персонажа. Джоуэл, положим, и правда осознает свою гомосексуальность. Негритянка Зу со шрамом на шее вызывает амбивалентные чувства у Джоуэла, но однозначные у внешнего мира, — вот вам расовые проблемы. Айдабелл, как бы стойко она ни держалась, очевидно травмируют проецируемые на нее гендерные стандарты. Дядя Рудольф со своими гротескными сексуальными проблемами и тот вызывает сочувствие: кому захочется так жалко маяться в поисках покоя.

В итоге у Капоте получилась крепко сбитая сентиментальная история про жажду близости и обретение собственной идентичности, обернутая прозу такой красоты и точности, что перевод цитировать неловко. А таинственная пожилая леди в окне? Драматическая же прямо развязка. То, что нужно для знакомства с южной готикой.

Карсон Маккалерс «Участница свадьбы» (The Member of the Wedding)

24831_1
Еще одна история о девичьем взрослении, запечатленная с оптическими искажениями, рассказанная на южный манер. Главной героине Фрэнки Адамс двенадцать лет, она не очень-то женственна, не очень чистоплотна, грубовата. Она носит короткую стрижку и, как и положено южной девочке, щеголяет заскорузлыми пятками и локтями. Популярные сверстницы не принимают ее в свой круг, и от этого она ищет сопричастности еще активнее. Выбор, прямо скажем, вызывающий: она влюбляется в старшего брата и его невесту. До предполагаемого воссоединения со своими избранниками на их свадьбе Фрэнки коротает время в компании шестилетнего кузена Джона Генри и чернокожей служанки Беренис.

Orkin.MemberofaWedding_10

«Участница свадьбы», премьерная ночь, Рут Оркин, 1950. Слева направо: Этель Уотерс (Беренис), Карсон Маккалерс, Джули Харрис (Фрэнки)

Американский поэт Роберт Фрост говорил: «Когда я берусь за чтение романа, я проверяю, есть ли в нем диалоги. И если это неразрывная проза, без всяких диалогов, то я не буду ее читать. Я хочу драмы внутри повествования — множества разговоров». Фросту понравилась бы «Участница свадьбы»: здесь почти нет действия, одни неторопливые беседы в условиях закрытого пространства и зноя. Все изнывают от жары. («Мне кажется, будто с меня сняли всю кожу. Съесть бы сейчас шоколадного мороженого.») Когда в романе все же появляется какой-то экшн, им оказывается довольно мрачный эпизод столкновения Фрэнки с солдатом. Даже слишком мрачный и потенциально травматичный для двенадцатилетней девочки.

Маккалерс не только умело исследует обязательный пре-адолесцентный слом —  она также проливает свет на природу одержимости и различных маний, неспособность совладать с которыми отличает не только взрослеющего ребенка, но и многих из нас. Беренис разоблачает Фрэнки так легко, потому что знает свои собственные мании в лицо. Центральный, прекрасно сбалансированный эпизод, говорящий об этом (и эффектное выступление Джона Генри, обратите внимание):

—  Речь о тебе и об этой свадьбе в Уинтер-Хилле,  — наконец заговорила Беренис.  — Вот против чего тебя надо предостеречь. Я же насквозь тебя вижу. Мне твои серые глаза что стекло. И вижу я за ними большую глупость.
—  Серые глаза как стекло,  — прошептал Джон Генри.
Но Ф. Джэсмин не могла позволить, чтобы кто-то видел ее насквозь и заставил опустить глаза. Прищурившись, она не отвела взгляда от Беренис.
—  Я понимаю, о чем ты говоришь, я все прекрасно понимаю. Ты думаешь, что завтра в Уинтер-Хилле произойдет что-то необыкновенное и ты будешь там главной. Ты думаешь, что войдешь в церковь между братом и его невестой. Ты думаешь, что главной на свадьбе будешь ты, и бог знает, какую еще чепуху ты думаешь.
—  Нет,  — ответила Ф.   Джэсмин,  — я вовсе не думаю, будто пройду по церкви между ними.
—  Я тебя насквозь вижу,  — сказала Беренис,  — не спорь.
—  Серые глаза как стекло,  — повторил Джон Генри еще тише.
—  А предостережение мое вот в чем,  — продолжала Беренис.  — Если ты начнешь влюбляться во всякие нелепости, чем ты вообще кончишь? Поддашься этой мании один раз, ну и пойдет, и пойдет… Что тогда с тобой будет? Так ты до конца жизни и станешь примазываться к чужим свадьбам? Что это за жизнь?
—  Мне противно слушать людей, у которых нет ни капельки ума,  — заявила Ф. Джэсмин и заткнула пальцами уши, но не очень плотно и продолжала слушать Беренис.

‘You and that wedding at Winter Hill,’ Berenice said finally. ‘That is what I am warning about. I can see right through them two grey eyes of yours like they was glass. And what I see is the saddest piece of foolishness I ever knew.’
‘Grey eyes is glass,’ John Henry whispered.
But F. Jasmine would not let herself be seen through and outstared; she hardened and tensed her eyes and did not look away from Berenice.
‘I see what you have in your mind. Don’t think I don’t. You see something unheard of at Winter Hill tomorrow, and you right in the centre. You think you going to march down the centre of the aisle right in between your brother and the bride. You think you going to break into that wedding, and then Jesus knows what else.’
‘No,’ F. Jasmine said. ‘I don’t see myself walking down the centre of the aisle between them.’
‘I see through them eyes,’ said Berenice. ‘Don’t argue with me.’
John Henry said again, but softer: ‘Grey eyes is glass.’
‘But what I’m warning is this,’ said Berenice. ‘If you start out falling in love with some unheard-of thing like that, what is going to happen to you? If you take a mania like this, it won’t be the last time and of that you can be sure. So what will become of you? Will you be trying to break into weddings the rest of your days? And what kind of life would that be?’
‘It makes me sick to listen at people who don’t have any sense,’ F. Jasmine said, and she put her two fingers in her ears, but she did not push in the fingers very tight and she could still hear Berenice.

Говорят, когда Карсон Маккалерс впервые приехала в Нью Йорк из Джорджии, она немедленно написала Грете Гарбо, что желает зайти к ней на чашку чая, как если бы та была ее новым соседом в маленьком городишке. Похоже на Фрэнки Адамс и ее ничем не подкрепленное желание пожениться втроем, правда? Возможно, за таким поведением, принимает оно маниакальную форму или нет, кроется то, что так часто слетает с уст каждого из трех главных персонажей «Участница свадьбы» — желание хорошо проводить время. А это в конечном итоге вызывает только симпатию.

P.S. В последний раз роман издавался на русском языке почти пятнадцать лет назад в составе сборника «Отражения в золотом глазу». Под этим же названием его нужно искать на флибусте и либрусеке. В общем, нужно постараться, чтобы не проглядеть.

Харпер Ли «Убить пересмешника» (To Kill a Mockingbird)

tokillamocki

В отличие от своего друга Капоте, Харпер Ли не хотела и не умела управляться со своей популярностью и помимо романа «Убить пересмешника» за всю жизнь опубликовала всего несколько эссе. Общественность сочла это подозрительным — кто-то сомневался в подлинности авторства, учитывая близкую дружбу Ли с Капоте. За ним как раз закрепилась слава лучшего американского писателя своего времени. Однако все это осталось на уровне слухов. Существует даже расхожая шутка, что эго Трумена Капоте было слишком велико, чтобы возиться с детской книгой.

История разворачивается в провинциальном городке Мэйкомб, штат Алабама, во время Великой депрессии. Главная героиня Джинн Луиза Финч, по прозвищу Скаут, ее старший брат Джем и соседский мальчик Дилл, прототипом которого стал Капоте, наблюдают за скандальным судебным процессом. Темнокожего Тома Робинсона обвиняют в изнасиловании белой женщины. Аттикус, отец Скаут и Джема, берется защищать негра в суде. Даже таинственный сосед «Страшила» Рэдли, живущий взаперти, тайну которого пытаются разгадать дети, оказывается косвенно вовлеченным в этот процесс. Из этих сюжетов вырос один из лучших романов о южных нравах XX века, с одной стороны, и роман воспитания с другой.

«Вероятно, мы продадим всего пару тысяч копий», — предупреждали издатели, но реальность оказалась такова, что уже год спустя книга была переведена на десять языков (а в итоге — на все сорок) и затем прочно обосновалась в школьной программе литературы. Согласно одной популярной модернистской теории национализма, государственное стандартизированное образование играет решающую роль в поддержании «высоких культур» индустриального общества. «Высокая культура» является по существу искусственно созданной и тиражируемой образовательными учреждениями, но именно с ней отождествляет себя член общества, а не с культурой семьи. И «Убить пересмешника» как ни одна другая книга подошла для того, чтобы укрепить расовое равноправие в качестве национальной идеи в умах учеников средней школы (вроде главного героя The Perks of Being a Wallflower — очень уж ему эта книга нравилась).

Но любим мы ее не только за это, но по совокупности заслуг. За точные наблюдения о классе и гендере в условиях провинциального Юга, за искренний тон, за восхищение храбростью и состраданием, за то, что Харпер Ли показала нам, какими могут и должны быть любящие родители и насколько внемлющими могут быть дети. А также за то, как умело можно нарисовать взрослый мир глазами ребенка, не упрощая и не обедняя его.

В том, каким нападкам подвергается невинность и с каким постоянством, эта книга достигает поистине трагического размаха, несмотря на свой легкий тон. Невинных и невиновных много: несправедливо осужденный, а после убитый Том Робинсон, Скаут и Джем, получившие первые отрезвляющие уроки о том, на что способны «хорошие люди», и Бу Рэдли, запертый в четырех стенах.

Грустен и итог всей книги, ведь усилия безусловно положительного, но «системного» адвоката Аттикуса Финча оказались тщетны, а до Мартина Лютера Кинга, способного на открытое неповиновение существующему порядку, еще три десятилетия.

Но зато снег пошел, потому что какие-то дети плохо себя вели. Не в каждой книге такое случается.

По причинам, непостижимым для самых дальновидных пророков округа Мейкомб, в тот год после осени настала зима. Две недели стояли такие холода, каких, сказал Аттикус, не бывало с 1885 года. Мистер Эйвери сказал — на Розеттском камне записано: когда дети не слушаются родителей, курят и дерутся, тогда погода портится; на нас с Джимом лежала тяжкая вина — мы сбили природу с толку и этим доставили неприятности всем соседям и напортили сами себе.

For reasons unfathomable to the most experienced prophets in Maycomb County, autumn turned to winter that year. We had two weeks of the coldest weather since 1885, Atticus said. Mr. Avery said it was written on the Rosetta Stone that when children disobeyed their parents, smoked cigarettes and made war on each other, the seasons would change: Jem and I were burdened with the guilt of contributing to the aberrations of nature, thereby causing unhappiness to our neighbors and discomfort to ourselves.

 

Флэннери О’Коннор «Царство небесное силою берется» (The Violent Bear It Away)

16982

Флэннери О’Коннор, в отличие от своих богемных современников, вела полузатворнический образ жизни, что не помешало ей стать самым значительным писателем в жанре. Как автора ее формировало обостренное ощущение собственной смертности (волчанка в итоге унесла ее в 39 лет), ее приверженность католицизму и глубокое знание Юга.

«Царство небесное силою берется» — второй роман после успешной «Мудрой Крови» — создавался на протяжении семи лет. О’Коннор опять пишет о пророках, лживых и настоящих, принявших свою судьбу и ей противящихся. Главный герой — четырнадцатилетний мальчик, воспитанный в лесной глуши его дядей, религиозным фанатиком. Мальчик пытается вырваться из-под тиранической опеки, не столько физической, сколько духовной, но даже после смерти старика эту борьбу проигрывает.

flannery

Флэнери О’Коннор на фоне автопортрета (О’Коннор ко всему прочему любила и разводила павлинов)

Многие читатели «Царства небесного» ставят О’Коннор в укор ее серьезность. Действительно, свойственного «Мудрой крови» юмора здесь нет. Жестокость, заключенная в названии, заводит героев в экстремальные ситуации, шлифует характеры, но чаще просто калечит их. Невинность в борьбе за царствие небесное здесь попрана, как нигде. Но О’Коннор знала, на что идет. Так, в одном из писем она размышляет: «Я не могу позволить своим персонажам, по крайней мере в романе, остановиться на полпути, застрять в пограничной позиции. Это отсутствие сомнений происходит из католического воспитания или католического ощущения истории — все в этом мире движется к концу или прочь от него, все в конечном счете спасется или погибнет».

Кормак Маккарти «Хранитель сада» (The Orchard Keeper)

1622

Первый роман Кормака Маккарти, более известного нам по постапокалиптике и вестернам, по стилистике и кругу затронутых тем наиболее приближен к южной готике. За него Маккарти даже получил премию Фолкнера и одобрительные с ним сравнения, что бывает редко: обычно за фолкнеровский стиль имитаторов линчуют.
«Хранитель сада» — история четырнадцатилетнего Джона Уэсли Раттнера, после смерти отца оставшегося с матерью, Мэриона Слайдера, бутлегера и бандита, и Артура Оунби, старика, живущего отшельником и находящегося в открытом противостоянии с представителями закона. Четвертым полноправным действующим лицом является природа, и ей же отводится больше всего пространства для самовыражения. Так, из текста абсолютно ясно, как все выглядело, пахло, каким было на ощупь, как звучало и как двигалось, но совсем неочевидно, что думали об этом персонажи.

Раттнеру четырнадцать лет, как и Таруотеру из «Царствия небесного» Флэннери О’Коннор. Внешнего описания Маккарти не дает ни разу, да и в поведении героя можно отметить немногое, кроме самостоятельности, замкнутости, первых неявных признаков сексуального интереса, но самое главное — удивительной лояльности. О’Коннор истязает своего героя все двести пятьдесят страниц, Маккарти своего почти не трогает. Даже смерть отца будто не сильно тревожит мальчика. Можно подумать, что в кои-то веки перед нами не наш пациент, а подросток, травматический опыт к которому не прилипает. Но не тут-то было. В начале книги Раттнер находит птенца ястреба, которого относит в местный муниципалитет, чтобы спасти от смерти, и получает за него доллар. Вернувшись за ястребом полгода спустя и выяснив, что птиц там не выхаживают, а сжигают, Раттнер говорит местной чиновнице: «Вы бросаете людей в тюрьму и избвиваете их. А старик в сумасшедшем доме. Вот, мэм, возьмите доллар, я сделал ошибку, он был не для продажи».

На русский книгу так и не перевели. Возможно, когда-нибудь.

  • Maria Melititskaya

    Здесь еще можно было написать о более поздней и продолжающей жанр второй книге Донны Тартт «Маленький друг».