В 2007 году журнал американский журнал о литературе, культуре и политике N+1 опубликовал сборник интервью с писателями и редакторами о книгах, которые они читали или хотели прочесть в юности. В 2013 они повторили эксперимент — на этот раз при участии исключительно женщин. Из этой затеи получилась книга No Regrets. Редактор сборника Дэйна Торторичи пишет: «Женщины разговаривают друг с другом по-другому в отсуствие мужчин. Не лучше, не честнее, не умнее — просто по-другому. И такими их изображают реже, чем нам хотелось бы». No Regrets — книга о женщинах, которые говорят о процессе становления себя и о чтении, сыгравшем роль в этом становлении. No Kidding публикует перевод разговора Торторичи с писательницами Карлой Блуменкранц, Эмили Гулд и Эмили Уитт.

Дейна Торторичи:  Что-то конкретное по-новому открыло для тебя мир книг и идей?

Эмили Гулд: I Love Dick была книгой, сделавшей это. Я прочитала ее только в 2009 году, и она абсолютно изменила мою жизнь. По многим причинам это та книга, которая изменила меня — и не как писателя, а как человека, проживающего свою жизнь, будучи по большей части гетеросексуальной женщиной. Она объяснила мне проблему гетеросексуальности с точки зрения, о которой я до этого не задумывалась. Мне давно нравились книги, написанные гомосексуальными людьми про гомосексуальных людей или по крайней мере людьми с сексуальной флюидностью, но я никогда не задумывалась, в чем причина этого интереса. Мир без гетеросексуальных мужчин привлекал меня; мне нравилась идея, что существуют нарративы, которые не построены сугубо на предположении, что женщины зависимы от мужской любви, денег и поддержки. I Love Dick стала первым художественным произведением, которое заставило меня по-настоящему задуматься о том, что женщины, которых привлекают мужчины и которые хотят иметь с ними какие-то отношения, не могут каким-то образом создать отношения, которые находились бы вне существующих экономических и социальных структур; что женщинам, которых привлекают мужчины, придется примириться с тем, что они являются соучастницами в собственном подавлении и подчинении и найти пути обращаться с этим. Книга, конечно, не только об этом, но это был первый и самый значительный урок, который я из нее вынесла.

© theartbookreview.org

Как ни странно, примерно в то же время, уже ближе к тридцати, я впервые прочитала Филипа Рота. Филипа Рота, которого я избегала — вместе со всеми остальными женоненавистниками середины века — потому что думала: «Нет, не могу, мне туда не нужно. Это плохо и неполиткорректно, и я не найду там ничего, что смогла бы переварить. Это оскорбит меня, и я не смогу читать эти книги. Есть масса людей, которым они приносят удовольствие, и я отказываюсь быть одной из них».

В итоге эти книги мне понравились. У них было то же качество не-прибегания к оправданиям. И я ценила идею, что ты можешь написать роман, который очень ясно, беззастенчиво, без попыток оправдаться содержит автобиографические элементы, роман, который говорит: «Идите к черту, кого это вообще волнует? Этот роман такой, какой он есть, и либо он вам нравится, либо вы выходите на следующей остановке».

Карла Блуменкранц: Его поздние книги настолько построены вокруг мастерства, что у меня нет внутреннего блока по поводу них. Я думаю, что «Людское клеймо» потрясающая книга, «Другая жизнь» — потрясающая книга. Но его ранние книги — я просто наихудший читатель для них. Это единственные книги, на способность к чтению которых влияет мой гендер и социальная жизнь.

Гулд: Как раз те, что мне очень нравятся.

Блуменкранц: «Случай Портного» — первая книга Рота, которую я прочитала и одна из немногих его книг, которые я вообще читала, и я подумала про нее: «Я не понимаю этого. Потому что я женщина. Я очень зла». Мне было восемнадцать или девятнадцать.

Потом я не читала его до своих первых серьезных отношений, уже после колледжа. Мой бойфренд как-то сказал: «Ты знаешь, все, что происходит между нами, это сюжет книги «Прощай, Коламбус». Ты даже не представляешь, насколько это точное сравнение». Я не читала его до тех пор, пока мы неминуемо не расстались два года спустя, и это оказалось правдой. Я была прямо как Бренда. И я все еще плохой читатель этой книги.

Эмили Уитт: Когда ты говоришь, что ты плохой читатель, ты имеешь в виду, что книга тебе не нравится?

Блуменкранц: На самом деле, мне понравилась «Прощай, Коламбус», потому что оказалось, что тот человек, которого я заставляла выходить на пробежки со мной, есть фрукты и все в таком духе, правда был воспроизведен в этой новелле.

Уитт: Ты увидела своего…

Блуменкранц: Это было неприятно. И ужасающе.

Постер экранизации романа Филипа Рота «Прощай, Коламбус»

Уитт: Меня раздражает, когда говорят, что пишущие мужчины создают женщину-фантазию, потому что на самом деле писатель-мужчина может показать женщину с недоступной для нее стороны. И наоборот. Также не переношу — как бы сформулировать это? — идею о том, что только если женщина начнет писать очень «физическим» языком или используя определенный агрессивный тон, она сможет достичь настоящего женского голоса.

Торторичи: Люди говорят такое?

Уитт: Мне кажется, это то, что имела в виду Эмили. Ты говорила о коммерческой женской литературе и исповедальности, и мне показалось, что ты считаешь, что это очень безвкусно. Ну и то, что I Love Dick была откровением, потому что Крис Краус звучала пронзительно.

Гулд: Мне кажется, эта ее отличительная черта заключалась не просто в стиле письма.

Уитт:  Мне кажется, мы все достигаем этапа в нашем чтении, когда ты начинаешь заниматься сексом и состоять в отношениях и тебе необходимо об этом читать, потому что так ты всегда понимала этот мир, будучи читателем. И я уперлась в потолок: по какой-то причине было тяжело найти книгу, которая бы объяснила, что со мной происходит, в той же степени, как книги до этого отражали реальность, в которой я находилась, и помогали мне объяснить ее. Очень важной для меня была книга [Силвии Плат] «Под стеклянным колпаком». Я прочитала ее, потому что кто-то сказал мне, что это как «Над пропастью во ржи» для женщины, с женской точки зрения. И это оказалось правдой. Эта книга прояснила некоторую часть моих мыслей и опыта. Но после нее мне было трудно найти другой роман воспитания, написанный женщиной, который бы так же срезонировал со мной. Я не говорю, что таких книг нет, но многие из великих классических романов об опыте женского взросления не обсуждают секс открыто.

Вместо этого я читала романы воспитания, написанные мужчинами, и думала: «Я не могу прочесть хотя бы еще один абзац про мастурбацию. Я не могу». Это было как ком липких салфеток. Я прочла «Случай Портного». Я прочла «Бастион одиночества» Джонатана Летема. Я прочла — даже не помню — наверно пять мужских романов воспитания, которые содержали насыщенные, длинные пассажи про мастурбацию. Эти книги показали мне, каково это — быть молодым мужчиной, и дали мне несколько ужасных идей о том, какой женщиной я не хочу быть, чтобы эти интеллигентные, мастурбирующие юноши не сочли меня скучной или слишком нуждающейся, но они не помогли мне понять мою жизнь. За исключением романа «Под стеклянным колпаком» я не встретила книги, которая снабдила бы меня архетипом молодой, образованной, сексуально любопытной, невротичной, но смелой гетеросексуальной девушки, которая не пыталась бы преодолеть сексуальную травму. Я искала что-то между «Анной Карениной» и «Дневником Бриджит Джонс», но там была пропасть. Сейчас бы я поместила туда «Золотую тетрадь» Дорис Лессинг и NV Зэйди Смит.

Гулд: Давай вернемся к тому, что ты говорила ранее, о том, как тебя расстраивает, когда люди говорят, что писатели-мужчины не могут изображать женщин.

Уитт: Есть один пагубный момент в чтении Рота в юном возрасте. Это мысль «я не хочу быть такой девушкой. Я не хочу так себя вести». Я реагировала так, потому что в то время мужчины вокруг меня говорили на этом языке. Я думала: «Это мир, которому я обязана подчиниться». И я до сих пор не решила для себя, так это или нет. Это может быть правдой.

Блуменкранц: Ты имеешь в виду мир, в котором все читают Рота, или мир, в котором сексуальная динамика именно такова, как она изображена в его книгах?

Уитт: Сексуальная динамика. В колледже ты читаешь, но ты также переживаешь очень интенсивный личный опыт, так? Ты правда занимаешься сексом впервые в жизни, впервые ходишь на свидания, и ты ищешь что-то, что помогло бы тебе понять происходящее с тобой. Ты узнаешь, что твои знакомые правда ходят к проституткам или изменяют друг другу. Написанное в этих книгах — это взрослая жизнь. Эти книги мне все советовали, поэтому я думала: «Это что-то, с чем мне придется свыкнуться». Также я знала, что если бы я была молодым мужчиной, я бы начала подражать написанному в этих книгах. Для меня было очень опустошающе осознавать, что частично такой образ жизни недоступен мне исключительно из-за моего гендера, а частично — из-за того, что мое поведение было бы воспринято не как проявление веселья и свободы, а как отчаяние. Я даже не могу объяснить, насколько опустошающим это было. Я не могла думать про этическую сторону вопроса, потому что все, что я видела, была роль, к которой меня приговорили в этих историях. Я не могу вспомнить книгу, которой я могла бы вооружить себя в то время против этого чувства. Я была очень зла на те книги. Я помню, как я разозлилась на бойфренда, который мне врал, и сказала ему: «ТЫ СЧИТАЕШЬ СЕБЯ ГЕРОЕМ ЧЕРТОВОЙ КНИГИ АПДАЙКА». Но обижала меня отведенная мне роль — роль глупой женщины, тогда как он был Жюльеном Сорелем, обманчивым, невротичным, очаровательно-порочным героем, управляющим соревнующимися притязательницами на его расположение — опять-таки носителем нарратива.

Торторичи: Может ли акт отвержения определенного типа литературы быть способом отвержения определенного типа реальности? Мне кажется, поэтому я никогда не хотела читать Рота. Я чувствовала, что не хочу жить в мире, в котором эти книги отражают реальность.

Уитт: Но когда ситуации, как у Рота, правда происходят с тобой…

Торторичи: … тогда читать Рота важно?

Уитт: Да. По той же причине чтение Фуко было очень важным для меня в колледже. Его «История сексуальности» много говорит о практиках покаяния и власти, дарованной человеку, который исповедуется. Причина, по которой Рот был чем-то, чему мне приходилось подчиняться, была в том, что я не могла пойти к проститутке. Я не могла сделать ничего, чтобы заставить мужчину почувствовать себя так, как меня заставляли чувствовать себя. То есть мне пришлось смириться с тем, что я живу. Когда я прочла Фуко, он объяснил мне эту динамику: что иметь возможность узнавать мир и хранить его тайны — это вид власти над кем-то. А запрет на доступ к этому знанию, к возможности смотреть на кого-то сексуально или покупать сексуальное тело, даже просто пойти в стип-клуб — в этом существует власть. Не было книги, которая помогла бы мне пережить это. Или, может быть, существует такая. Я не знаю.