В прошлом году Нобелевскую премию по литературе получила Элис Манро за достижения в жанре рассказа. Про Элис Манро известно — если повторять кочующие из заметки в заметку слова — что она «канадский Чехов», автор четырнадцати книжек ясного письма о человеческих отношениях на фоне пейзажей провинциальной Канады. Незадолго до присуждения премии Манро объявила, что собирается выйти на пенсию. Позднюю Манро обвиняют в забывчивости и самоповторах. Еще, бывает, ее называют скучной. Это несложно допустить, учитывая, что выглядит она так:

Мое увлечение Манро — это история читательской гордости и предубеждения, которые родились из нескольких наблюдений над женскими характерами в детской литературе конца XIX — первой половины XX века. Наберется целый список писательниц, работавших в это время и идейно друг другу близких: Элинор Портер, Фрэнсис Бернетт, Рут Сойер, Люси Мод Монтгомери. В России это Чарская. Скроенные по канонам своего времени, их книги прежде всего — это романтические истории о детстве.

Часто авторы не ограничивались детством и на волне популярности персонажа создавали сиквел о взрослении. Раньше мне казалось, что задачу создания полноценного романа воспитания они проваливают. Продолжение работает по тем же законам, что и история о детстве: перед нами та же девочка, но уже взрослая; уже произошла ее инициация во внешний взрослый мир, где конфликтует она не только с условным жесткосердным опекуном (повторяющийся сюжет детских книг); значительное место отводится романтическим неурядицам со счастливой развязкой.

Итак, в сиквеле мы видим персонажа в динамике, но, возможно, в недостаточной динамике для резко меняющегося читателя, которым является современная девочка-тинейджер. Период полового созревания не так просто романтизировать в глазах человека, который его проживает. Однако сложно обвинять давно почивших дам, писавших во времена, когда работа учительницы была максимальным карьерным достижением для женщины, в неадекватности текущему контексту. Просто нам нужны были новые героини.

Мы ищем в книгах протагонистов, похожих на нас. Эмили Уитт описывает искомый архетип так: «молодая, образованная, сексуально любопытная, невротичная, но смелая гетеросексуальная девушка, которая не пыталась бы преодолеть сексуальную травму». Эту характеристику она дает Эстер Гриндвуд, героине «Под стеклянным колпаком» Сильвии Плат — культового для поп-кульутры романа.

Эстер Гринвуд девятнадцать. Ее любопытство проще всего описать цитатой:

Интересно, что одна из подруг Эстер, богобоязненная Бэтси, получает прозвище Pollyanna Cowgirl. Поллианна — героиня одноименной книги Элинор Портер, которая уже будучи двадцатичетырехлетней с поразительным упорством продолжает учить всех «игре в радость»: «Я рада, рада, РАДА — за все сейчас!»

Для девятнадцатилетних начала пятидесятых Поллианна — пенящийся оптимизм и правильные поступки. Мотивы действий взрослой Полианны для современного читателя подчас необъяснимы: «Самая абсурдная часть — это когда Полианна настаивает на своей женитьбе ближе к концу книги без какой-либо очевидной логической причины, которую мог бы понять здоровый и функционирующий разум». И это не о стандартной концовке «и жили они долго и счастливо», а об одном из сюжетных поворотов, когда Портер сошла с ума и дала Эмму Бовари.

***

Первый рассказ авторства Элис Манро («Амундсен» из сборника «Дороже самой жизни»), который я прочитала, на первый взгляд вызывает всю ту же фирменную скуку, ей приписываемую. В рассказе было все, что сделало бы его идеальным чением для человека, выросшего на романтических историях: молодая учительница влюбляется в более зрелого мужчину, к тому же врача, разговаривает с ним о «Волшебной горе» на фоне детской туберкулезной больницы. Есть там и постельные сцены как дань времени, они носят декоративный характер и будто врезаны редактором Ньюйоркера — не может человек в шляпке убедительно об этом высказываться.

Между Элис Манро и канадским классиком детской литературы Люси Мод Монгомери есть загадочное поверхностное сходство. Обе они пишут про канадскую провинцию, обе ставят в центр повествования женских персонажей, обе автобиографичны. Так я заподозрила, что Манро может тяготеть к архетипам прошлого и воспроизводить их в контексте условной современности, что сделало бы ее идеальной Монтгомери для взрослых.

Энн Ширли, персонаж Монтгомери, — интересная героиня: юная, смышленая, не сексуально-, но любопытная, не невротичная, но в хорошем смысле безрассудная и, безусловно, гетеросексуальная девочка, которая уж точно не пытается справиться с сексуальной травмой. Как положено романтизированной истории, ее испытания оборачиваются пробуждением к жизни, новым ее качеством. Монтгомери идет дальше прочих, создавая целую жизнь, не ограниченную отрочеством и юностью. Энн проходит путь от маленькой девочки до жены и многодетной матери. И, несмотря на то, что Монгомери нельзя упрекнуть в художественной деградации персонажа, в продолжениях смущает, что яркая идентичность Энн со временем растворяется в персонажах ее детей.

Элис Манро пишет не для двенадцатилетних. Ее единственный роман Lives of Girls and Women также задуман как роман о взрослении: «Я пыталась написать обычный роман, обычного типа роман о взрослении». Но Манро сразу отходит от традиционной романной формы: это все те же рассказы, но связанные хронологически и общими персонажами. Несмотря на то, что эта форма была просто-напросто ей удобна, она же и играет роману на руку, отражая рваный характер любого взросления. Время между событиями отдельных частей сглаживает перемены в героине от истории к истории.

В этой книге собраны все важные противоречия: мир природы, с которым тесно связан ребенок, и город, обрастающий все новыми деталями в процессе взросления; школьный спектакль как переворачивающее жизнь событие в детстве и монотонность старшей школы с ее подготовкой к экзаменам; лучшая подруга детства, которая неизбежно перестанет таковой быть; мать как ролевая модель и отрицательный пример одновременно; способность к языкам, которую характеризуют как «не редкую для женщины»; волнующие, но несостоятельные мужчины.

Все это рассказывает героиня, обладающая наблюдательностью, остроумием и способностью к точному суждению, что некоторые читатели называют симптомами психической диссоциации, но мы называем качествами нормальной женщины. И, несмотря на время и место действия, Манро не старомодна и не провинциальна, но универсальна и ощущает дух времени как никто.

Клайв резко спросил: «Ты веришь в равные права для мужчин и женщин?»

«Да», — я попыталась собраться с мыслями, воодушевленная, чувствующая ответственность от перспективы дискуссии.

«И ты выступаешь за смертную казнь для женщин?»

«Я вообще против смертной казни. Но если без нее нельзя, то да, для женщин тоже».

Клайв выпалил: «Ты веришь, что женщин можно вешать, как мужчин?»

Я рассмеялась тяжелым, печальным смехом.

Нельзя сказать, что старые героини отличаются от новых степенью эмансипации. Перед всеми ними стоят проблемы несоответствия возможностей и действительности, осознания собственного потенциала. Все они пишут (все они списаны авторами с самих себя). Поллианна Портер пишет рассказы, Эмили у Монтгомери «рождена» писать, Эстер Гринвуд пишет роман о себе внутри романа Сильвии Плат о себе, Дэл Джордан задумывает роман о городе, в котором выросла и который собирается покинуть.

Наши старые героини, тем не менее, теряются на фоне новых: они идеализированы и, несмотря на ход времени, статичны. Пространство и время никак не изменяют их сути, а только служат для их характеров декорацией, иногда экзотической. Когда Поллианна не получает ни одного призового места в конкурсе рассказов, в утешение она получает обручальное кольцо. В новое время, лишившись чего-то, ты не получишь взамен ничего. Или курс электрошока. Или кусок пирога и стакан лимонада. И в этом обнулении есть надежда на новую жизнь.

Хорошие новости в том, что у нас есть еще одна правдоподобная литературная девочка, которую можно поместить где-то между любой жизнерадостной героиней детской литературы и Эстер Гринвуд. Если узнать Элис Манро поближе, рассказ «Амундсен» с его двумя стадиями женского характера также обретет новую прелесть. Болтающиеся в пространстве неприкаянные герои, все объяснившие себе, но ничего друг другу, — вот уж действительно торжество реализма.